На страницу "ЛИТЕРАТУРА"
• ...Уже в воинственном наряде
(из повести «Смолино - в год, когда были геологи»)— Всегда радиолу включаю, когда ветер такой. А вот ни мороза, ни лив- ня не боюсь, ни жары! Все по домам — пусто на улице. Ветки в окошко тычутся, как будто к тебе кто стучит... Или радиолу, или с головой накрываюсь... вот так. Какое, Валера, плечо твое удобное! И вот для носа моего выемка. Гладь меня... И не грызи заусеницу. Не трись бородой, лоб мне исцарапаешь. Кожа, знаешь, какая... Не пойму, приятна мне твоя бородка или нет. Похож, знаешь, на кого?.. Нет, ты ни на кого не похож. А говорят, люди, супруги, когда долго проживут вместе, то становятся похожи ми друг на друга! Прими руку, а? Пусти к зеркалу встать. Мне кажется, я ужасно изменилась. Я очень изменилась? Молчи... Знаешь, что подумала, когда тебя в первый раз увидела? Стоял с колесом у поселкового совета в джинсах, в черном свитере-самовязе, наглющий такой! Подумала: я буду его целовать. Само как-то подумалось, я ведь сперва на тебя даже никакого и... А тогда в город мне ни в какой не нужно было, захотелось с тобой побыть — само как-то... И ни на какие танцы я не пошла. Подождала, пока ты отъехал, я на такси — и домой. Следом приехала, видела, как ты фарой аистов высвечивал... Не спеши... поразговариваем еще...А помнишь, где поцеловались в первый раз? Я после бани слетала домой, макияж навела, прическу и ждала больше часа, пока тебя из парилки выпустят. Акацией меня всю обсыпало. Я все помню... и отмель, и Марыху, и аистов, и твой подарок—вон, в вазе, у зеркала. Только это не сухие гнезда! Это, знаешь, когда половодьем несет травинки, сено, они цепляются за лозу, переплетаются. А когда вода спадет, повисают клочьями и засыхают на кустах, все на одной высоте. Они пахнут странно. Память об этом лете.
Просто плачу. И совсем не больно. Немножко... Терпимо, в общем. Понимаю просто, что от этого еще никто не умирал. Да не спеши же ты! Я никуда не денусь... Плачу, потому что так надо. Потому что тебе этого не понять. Молчи, в такие минуты молчат... Откуда знаю—вот знаю, и все!.. Не так это представляла. Веришь, Валер, — я ж тебе все теперь могу говорить... Не грызи палец. Что там у тебя, дай я... У тебя даже руки пахнут тобой.
Пока тебя не было, ты все время разный был. То на Олега Ефремова похож, то на космонавта Феоктистова, то... на одного тут— на всех, кого встречала, кто нравился хоть немножко. Тебе уж все доложено, конечно. Кого только не приписывают мне —о Иезус! С Виталькой Ковалевым пройдусь—ага! К Ляшевичихе моей, соседке, внук-лейтенант приезжал —ага, еще один? Студенты у меня соберутся— все, значит, мои ухажеры ! В Ма- хинджаури прошлым летом в ресторане меня кто-то видел танцующей — так, значит, и с грузинами!.. Как дурочка, тебе все выкладываю. Потому что ты один только поверишь, все знаешь теперь... Девочки про парней шушукаются — и я тут с атомниками да операторами! Глупость...
Ветер какой! Воздух несется куда-то. Где-то пониженное давление, воздух разрежен, его не хватает кому-то. И он несется туда. И все мимо. И воздух мимо, и поезда мимо, и люди мимо. Все — мимо, все к кому-то, но ведь и мне не хватает!.. «Прокопий праведный за неведомых плавающих молится»... Глаза мои трогаешь —ахты, мой милый, мой нежный! Не бойся. Сухие. Все это я не сейчас поняла.
Папы-мамы жалуются завучу, что я детей задерживаю. А дома так тоскливо —тень свою потрогать хочется. Ты когда-нибудь встречал Новый год в одиночку?.. В компании зовут, отбоя нет —для собственного веселья зовут. Как гармониста. Не терплю праздников. Ребятам запретила поздравлять меня с днем рождения... И с кукушками что-то творится, знаешь. Как заходишь в лес —долго кукует, а только загадаешь: «Кукушка-кукушка, сколько лет жить осталось?» —и почти сразу перестает, правда. Я уж боюсь спрашивать... К зеркалу отпустишь? Только глянусь... Ох, какой же ты! Все теперь у меня по-другому должно пойти...
Слушай, хочешь прическу сейчас сделаю?! Без зеркала, успокойся. Хочу сегодня нравиться тебе. Еще больше хочу. Теперь же мне тебя чем-то удерживать надо. Раньше недоступностью своей... молчи! Знаю, что у тебя все это лето тут никого не было. Вот знаю — и все. А теперь чем тебя удержишь?.. Ну?! Зажги спичку. Чем не Анжелика! Нравится? Нравится. Оп! Не вскакивай, другую причесочку смастерим. Еще получше. Где моя светлая помадочка?.. Смотри: Люцина Стурницка, проше паньства витаць!
Не отделаюсь от сознания, что все это утром кончится. И все останется как было... Молчи. Знаю, будешь писать. «Смолино, до востребования»! Смех один... Неужели в мире все такое же, не изменилось хоть как-то?! Темень... Ветер деревья сталкивает. Слышишь, ветками бьются, как олени рогами. Страшно.
И теплый же ты! А у меня ноги всегда холодные. Не сейчас, я говорю, а всегда... Завтра все Смолино будет обсуждать, что ты ночевал у меня. И не удивятся! Завтра... даже уже сегодня... Знаешь, в приемной поликлиники... раньше еще... листала брошюрку. И вычитала, что в мои годы, в двадцать пять, если еще ничего не было, то нужно уже обязательно в первый раз... пусть даже с нелюбимым мужчиной, безразлично. Нужно. А я тебя люблю.
Не тереби штору. Темно еще ехать. Рано еще. Благословлю тебя в дорогу, как Прокопий рериховский. Плыви.
Давай поспим, а? А то ведь будет неправда, когда скажут, что я спала с тобой: проболтали всю ночь. Три-четыре: ти-ши-на! Слышать ничего не хочу...
Нет, покатай меня на машине! Детская такая просьба...Тише. Слышишь, курлычут?.. Ну вот: и аисты улетают.
В перламутровом небе ранней осени плывет стая.
И смолинские к улету готовы. Молодые, затем старые аисты, оттолкнув лапками обжитое гнездо, взмывают ввысь; пристраиваются в конец стаи, удлиняют клин.
 |
 |
 |
|
 |
Декабристы Лунин, Бестужев, Муравьев |
||||
